Любить и беречь [= Грешники в раю] - Патриция Гэфни

Невозможно думать, когда смотришь на нее в зеркало. Кристи опустил голову, прижимаясь губами к теплой впадинке между ее шеей и плечом, и закрыл глаза. Так тоже невозможно думать. От нее исходил аромат, как от цветов, и она заполняла его руки так, словно они самой природой были созданы, чтобы обнимать именно эту женщину.

– Думаешь, я могу тебя теперь отпустить? – Он видел в зеркале, как глаза любимой расширились, и почувствовал, что ритм ее тихого дыхания изменился. – Останься со мной сегодня на ночь. Будь моей.

Она медленно повернулась. Ее лицо замерло. Она опасливо облизнула губы.

– А ты не будешь потом чувствовать себя виноватым?

Он улыбнулся.

– Не беспокойся.

– Это не ответ. Так будешь?

– Я не знаю.

Это была правда. У него были некоторые соображения, почему это должно случиться сегодня. Она всегда была смела и честна, к тому же в каком-то смысле она сдалась, принесла жертву. Теперь настала его очередь. Он хотел, чтобы они начали совместную жизнь как равные; мысль о том, что кто-то станет «победителем», была ему отвратительна.

– Я так давно хотел тебя любить всем своим телом, Энни. И ты этого хочешь. Ты меня теперь не отвергнешь.

– Но… Я не хочу, чтобы мы делали что-то такое, что будет тебя мучить, Кристи. Действительно не хочу.

– Не беспокойся, – повторил он. Что он еще мог сказать? Для него было ясно, что он когда-нибудь заплатит за это прегрешение, но ей не обязательно об этом знать.

Она смотрела на него несколько секунд, стараясь прочесть правду на его лице, пока не поняла в какой-то момент, что, пожалуй, и не хочет знать правду. И еще, если она даст ему шанс, он может передумать.

Нельзя этого допустить.

– Хорошо, не буду, – быстро сказала Энни и отступила от него, чтобы раздеться.

Она думала, что он поможет ей расшнуровать корсет. Но нет, он стоял неподвижно и смотрел на нее из-под полуопущенных век, во всей его позе чувствовалось напряженное ожидание, он с трудом сдерживал нетерпение, это волновало ее и делало неловкой. Ей никак не удавалось расстегнуть металлическую застежку сзади на юбке. Энни чувствовала, как от смущения у нее горят щеки.

– Кристи!..

– Повернись.

Так она и сделала, терпеливо склонив голову, пока он снимал с нее юбку и расшнуровывал корсет. Не удержавшись, он стал целовать все открытые им места, а она чувствовала себя так, будто он приветствовал ее тело, здороваясь с ним по маленьким кусочкам.

То, как он касался ее тела, казалось чем-то неземным; она ощущала благодать, когда его кожа соприкасалась с ее. Лаская его в ответ с такой же нежностью, она думала: «Человеческая любовь – это чудо». Заниматься любовью. Это было ближе к Божественному, чем все, что она могла себе вообразить. Он сказал бы, что это святотатство, но она это ощущала. Она знала, что прекрасный Союз их тел был не вполне законен для него. Он не был освящен таинством брака, поэтому не значил для Кристи столь же много, что и для нее: упоение, неожиданный восторг, высочайшее блаженство, о котором она даже не мечтала.

– Кристи, это так правильно, – сказала она, уже обнаженная, обнимая его.

Он не мог оторвать взгляда от картины в зеркале, где обе его руки скользили медленно вверх и вниз по ее стройной и гибкой спине. Как кожа может быть такой мягкой? Такой белой? Он обхватил сзади ее шею, отклонил голову назад, чтобы поцеловать ее. В тот же момент его рука скользнула вниз, к ее мягкой груди.

– Энни, знаешь, как ты красива?

Она не ответила, но ее глаза говорили: «Скажи мне». Но он не находил слов.

– Когда-нибудь я тебя нарисую, – пообещал он. – Тогда ты поймешь.

Они снова поцеловались. Она глубоко, прерывисто вздохнула.

– Теперь ты. Я долго ждала, чтобы тебя увидеть.

Он разделся. Она внимательно наблюдала, застыв на месте. Смущение сковывало его движения. Его тело было просто его телом; он был доволен, что оно сильное и здоровое, но ничего другого о себе не думал. Он мог лишь надеяться, что его тело понравится ей.

– О Боже.

Ее голос был так тих, что он не мог даже предположить, что означает этот возглас. Какое чувство крылось за ее горячим неподвижным взглядом?

– Я тебя не обижу, – бессмысленно проговорил он.

Она издала звук, похожий на смех.

– О, Кристи! – прошептала она. – Я так… Я дрожу от возбуждения. О, скорее пошли в кровать.

Он рассмеялся с облегчением. Они забрались в кровать, в которой он всегда спал один, в ту самую кровать, в которой его зачали отец и мать. Было ли святотатством думать, что медленное скольжение его руки по лишенному покровов телу Энни является небесным блаженством? Если да, то он не в силах был что-либо изменить. Он был всего лишь человеком, а это было величайшее человеческое наслаждение, которое он когда-либо испытывал. Он касался своей грудью ее нежных, тяжелых, полных грудей; взять ее сосок в рот и слегка пососать его казалось таким же естественным, как дыхание. Они прижались друг к другу от головы до кончиков пальцев, испарина делала их тела гладкими и скользкими. Он почувствовал мягкую щетку ее лобковых волос у себя на животе, и голова его закружилась. Он провел руками по ее бокам, сжал ягодицы, стараясь постичь все ее тело сразу.

Невозможно. Он заставил себя не спешить, сосредоточившись на гладком и притягательном животе, потом шелковистой коже бедра.

У нее перехватило дыхание. Она теряла рассудок.

– Скорее, – повторила она. – Я хочу… О, я хочу…

Ей хотелось узнать все и прямо сейчас. Она схватила его без церемоний, шепча ему на ухо о том, что ей было нужно, зажигая его, вознося их обоих все выше. Но Кристи не хотел спешки. Его путь был иным, а его медленный ход распалял ее еще больше: глубокие, пьянящие поцелуи; медленные, трепетные ласки и слова, в которых Энни улавливала пение страсти. «Это все настоящее, – повторяла она себе. – Кристи никогда не лжет; все это происходит на самом деле. Меня любят! Наконец-то это случилось!»

Наконец, наконец он вошел в нее. Она обхватила его, и они вздохнули вместе, разделяя облегчение и глубокое изумление. Неподвижно лежа, она ощущала сильное биение его пульса внутри своего тела.

– Я люблю тебя, – сказали они одновременно.

– Это не может быть плохо, – всхлипывала она, чувствуя себя как бы заново рожденной. – О, Кристи, ты знаешь, это не может быть плохо.

Он поцеловал ее в губы, двигаясь в ней, кладя конец разговору. Больше не было ничего, кроме безумных настойчивых ласк и прерывистых вздохов, болезненных, беспомощных стонов, музыка страсти – бесстыдной, безрассудной, рвущейся прямо из сердца. Земная любовь, ничего небесного. Развязка приближалась, Энни чувствовала Кристи, почти видела его, вторгающегося в нее, подходящего все ближе; это был девятый вал в ее штормовом море. Она хотела, чтобы волна захлестнула их обоих одновременно, и крепко прильнула к нему, как к якорю спасения.